Маленькая дохлая и гнилая шапочка

Ночь и день в городке перестали быть прежними. Сначала заметили пропавших кур и овец: трупы находили на опушке, с вырванной шерстью и без следов привычной борьбы с волками. Ещё сильнее тревожило то, что лапы хищников не оставляли характерных следов — только спутанные полосы и пятна, словно кто-то тащил добычу сквозь бурелом. Люди выходили к лесу осторожно, со светофорами на телефонах и палками, но лес встречал их тишиной, которой раньше не знали: никакой птицы, никакой ночной жизни, а только густой запах разложения и влажная тень между деревьями. По мере того как появлялись новые мертвые животные — лиса у колодца, собака у старой железной дороги — слухи превращались в страх. Старики вспоминали легенды о чём-то старом в глубоких чащах, молодые пытались найти логичное объяснение, ставя ловушки и прочёсывая тропы, но ответы не приходили. Затем стали гибнуть люди: сначала один пастух, потом женщина, вышедшая вечером за молоком — без внешних ран и с выражением ужаса на лицах, будто они увидели нечто, что нарушило границы понимания. Городок затянулся в ожидание: кто-то закрывал двери на засов, кто-то пытался собрать людей и держать свет до рассвета, а кто-то, вопреки всему, шёл в лес, надеясь понять, что там прячется. Облегчения не наступало; лес стоял молчаливый и плотный, и невидимая угроза продолжала вытеснять жизнь из окружающего мира, оставляя после себя запах гнили и пустые дворы. Ночи стали длинными, и каждый звук — ломкий ветер или скрип ворот — принимали за предвестие беды. Родители не отпускали детей на улицу, пастухи меняли маршруты, и даже собаки, привыкшие к шуму, лежали тихо и прижимали уши. Однажды на рассвете у внешней ограды нашли маленький след, покрытый белой плесенью, — знак того, что граница между домом и лесом порождает нечто чужое.